Владимир Рылов: «С Боярским мы сработались благодаря чувству юмора»
Под его дирижерскую палочку пели герои «Летучей мыши» и «Собаки на сене»
Музыкальный руководитель и дирижер премьерного спектакля «Бенефис балета» Владимир Рылов известен как постановщик известных опер, руководитель крупных отечественных музыкальных коллективов и дирижер, гастролировавший от Испании до Таиланда. Но у Рылова есть еще одна страница творческой биографии: он являлся музыкальным руководителем и дирижером в таких культовых кинокартинах советской эпохи, как «Свадьба Кречинского», «Труффальдино из Бергамо», «Благочестивая Марта», «Собака на сене», «Трое в лодке, не считая собаки», «Летучая мышь». О знакомстве с мэтрами советского кинематографа, о высоте потолков в звукозаписывающей студии, о пользе шуток во время работы и золотой голливудской эпохе мы и поговорим с Владимиром Рыловым.
- Владимир Алексеевич, как получилось, что вас, как дирижера, пригласили в столь звездную «киношную» команду? Для этого вы прошли некий кастинг, обзавелись полезным знакомством или кто-то, зная вашу работу, вас порекомендовал?
- Все намного проще, а о слове «кастинг» сорок лет тому назад даже не слышали. В 70-е годы я жил Ленинграде, где работал в Государственном оркестре русских народных инструментов имени Андреева. В 1972 году для фильма «Август месяц» великий композитор Валерий Гаврилин написал партитуру, рассчитанную на русские народные инструменты, а так как я руководил «андреевским» оркестром, то меня и пригласили. Запись прошла удачно, это и положило начало долгому сотрудничеству с кинематографом.
- В чем специфика работы оркестра и дирижера над фильмом?
- Запись на радио или к фильму предполагает невероятную концентрацию сил. В свое время у нас ходила такая история. Как-то руководству радио позвонил товарищ Сталин и спросил: «Недавно слушал концерт Моцарта в исполнении пианистки Юдиной, который мне очень понравился. Есть ли у вас запись?» На том конце провода, услышав характерный акцент, конечно, сказали, что запись есть, хотя, на самом деле, ее не было. Для этого срочно пригласили оркестр, пианистку, дирижера, но у последнего не складывалась работа с музыкантами. Вызвали второго. Та же история. И только с третьим дирижером концерт был записан.
- Вы меня уже пугаете – что же такого страшного в студийной записи музыки?
- Начнем с рабочей атмосферы. Представьте себе закрытую гигантскую звукозаписывающую студию «Ленфильма» или «Мосфильма» с потолком высотой 20 метров. Уже только одно подобное помещение оказывает определенное психологическое влияние. Кроме того, помимо дирижера в записи принимало участие немало специалистов, у каждого из которых свое видение и мнение. Например, звукорежиссер для того, чтобы добиться необходимого звучания, мог без согласования со мной, как с дирижером, пересадить ряд скрипачей в противоположный край зала. Так могли перетасовать всех музыкантов, а ты потом определяй, кто где находится. И, самое главное, в записи музыки к фильму нет такого понятия, как «перенести на завтра». Определенный режиссером фильма объем работы должен быть выполнен четко по графику – здесь и сейчас. Поэтому нередко мы не выходили из студии с утра до глубокого вечера. Но в этом своеобразном спринтерском забеге я видел даже плюс – сразу был виден конечный результат работы.
- Несмотря на такой экстремальный режим работы, наверное, было место и смешным случаям?
- Как вы знаете, герой Константина Райкина в «Труффальдино» пел голосом Михаила Боярского. С Боярским было легко работать: артистичный, не звездный, остроумный, любитель импровизации – а я считаю, что импровизация является высшей формой проявления творчества. Так вот, при записи знаменитой фразы из песенки Труффальдино: «А я такой, а я упрямый, я Труффальдино из Бергамо». Боярский, видно, забыв текст, в одном из дублей спел: «А я такой, а я упорный ». А дальше я в шутку подхватил изменённую, но звучащую в рифму фразу: «…я Труффальдино из Ливорно». Мы переглянулись и сразу поняли: нам легко будет работать.
- Уже не одно поколение телезрителей восхищаются музыкальным фильмом «Летучая мышь», для многих он стал каноном, по которой меряют и все театральные постановки. Как шла работа над этой кинокартиной?
- «Летучая мышь» была для меня почти роковой. По окончании первого же дня записи я плохо себя почувствовал. Подумал – пустяки, а к утру следующего дня совсем свалился. Оказалось - перитонит. Меня – на операционный стол. Потом возникли осложнения и потребовалась еще одна операция. Я думал, что музыку записывает уже другой дирижер, потому как иначе сроки сдачи будут сорваны. Но режиссер кинокартины «Летучая мышь» – великий Ян Фрид, мало того, что дождался моей выписки, он еще и, без моей просьбы достал мне дефицитное тогда лекарство. А картину, кстати, мы успели сдать вовремя и закупочная комиссия ее отобрала к показу на Новый год.
- Конечно, зная, кто снимал фильмы и играл в них, вы понимали, что такие мэтры в любом случае не сделают проходную картину. Но вы и ваши музыканты отдавали себе отчет в том, что вы принимаете участие в работе над проектами, которые станут культовыми в советском кинематографе?
- В 70-е, мы находились под обаянием голливудских музыкальных картин, снятых в 40-х годах. Кинокартины той эпохи для нас были эталоном и ко всему, снятому не в Голливуд и не в то время, мы относились скептически. Но в то же время, мы не относились к записи музыки к кинофильмам – просто как к серой и будничной работе. Было почетно работать с такими мастерами, как композитор Колкер, режиссер Фрид, актеры Миронов, Боярский, Соломины, Максакова – по сути, я оказался в особом закрытом элитарном клубе, попасть в который мог далеко не каждый. Мы понимали – о такой работе мечтают многие музыканты, поэтому старались, как могли. А что получилось – уже судит не одно поколение телезрителей.
Наталья Журбина